До последнего слова  - Тамара Айленд Стоун

Сидни показывает всем крышечку картонной коробки из-под куриных наггетсов.

– Это стихотворение я написала вчера, когда была вот где. – Она разворачивает картонку, демонстрируя нам узнаваемые изгибы логотипа «Макдоналдс» и слегка помахивает ей, гордо кивая. – На этот раз крышечка оказалась не такой грязной, и мне удалось уместить на ней весь мой шедевр! – объявляет она, и все хохочут. Решаю, что это какая-то «внутренняя» шутка.

– Этот цикл я назвала «Хвала наггетсам!», – сообщает она, вновь поворачивает картонку к себе, пробегает кончиками пальцев по слову «Наггетсы» и драматично прочищает горло.

ВСТРЕЧА

РЕШЕНИЯ

ЭТЮД

ВОСТОРГ

Все вскакивают со своих мест, шумно аплодируя и улюлюкая, а Сидни приподнимает край юбки и присаживается в реверансе. Ее руки взмывают в воздух, голова откидывается назад, и она радостно кричит: «Клею мне, клею!»

Какой-то парень, сидящий на одном из диванов, кидает ей клеящий карандаш. Она ловит его на лету, снимает колпачок, для удобства кладет картонку из «Макдоналдса» на стул и щедро намазывает его клеем.

Потом слезает со сцены и куда-то решительно идет. Сперва мне кажется, что ко мне, но нет – она проходит мимо дивана и останавливается у стены. Мы все наблюдаем за тем, как она с силой приклеивает к стене остатки крышки от коробочки с макнаггетсами. Потирая ладони, она опускается на диван позади меня, и наши взгляды встречаются. Сидни одаривает меня улыбкой. Улыбаюсь в ответ. Кажется, сегодня я впервые услышала ее голос.

Вновь поворачиваюсь к сцене и вижу, что на нее уже успел подняться парень, который впустил нас в комнату. Он присаживается на край стула и поправляет акустическую гитару, висящую на ремне, перекинутом через плечо.

Где же я его видела?

Замечаю у него на шее тот самый кожаный шнурок и представляю ключ, прячущийся за гитарой.

– Это стихотворение я написал у себя в комнате на прошлых выходных. И да, готов признать… – Он делает короткую паузу для пущего драматизма. – Оно дурацкое.

Он встает, вытягивает руки перед собой, а гитара повисает на крепком ремне. Он делает выразительный жест, словно говоря: «Ну же, давайте!», и все начинают выдирать странички из своих блокнотов, скатывать их в шарики и бросать в него. Он со смехом продолжает жестикулировать, беззвучно побуждая слушателей продолжать свою атаку.

Бросаю взгляд на Кэролайн. Она даже не смотрит в мою сторону, поэтому я легонько пихаю локтем стриженую девушку.

– Зачем они это делают? – спрашиваю я.

– Таковы правила, – сообщает девушка, склонившись к моему уху. – Ничьи стихи нельзя критиковать, а свои – тем более.

Он вновь присаживается на край стула, берет в руки гитару, и бумажный обстрел тотчас прекращается. Он начинает перебирать струны, и комнату заполняет приятная мелодия. Она состоит всего из нескольких нот, но звучит очень даже неплохо. А потом он начинает петь.

Ни на кого из нас он не смотрит. Лишь на свою гитару, задумчиво перебирая струны. Он поет еще два куплета, а когда переходит к припеву, голос его становится выше, громче. Еще куплет – и темп замедляется. Песня явно подходит к концу.

Последняя нота застывает в полной тишине. Все присутствующие еще пару секунд безмолвно сидят, а потом вскакивают на ноги, шумно аплодируя, улюлюкая и кидая в голову певцу новые бумажные шарики, которые он ловко отбивает. Затем его начинают забрасывать клеящими карандашами.

Один из карандашей отскакивает от стены, и парень его ловит, а потом прокручивает гитару вокруг себя, как заправский музыкант. Он встряхивает головой, будто его смущает прилив всеобщего внимания, и достает из заднего кармана джинсов кусочек бумаги. Разворачивает, разглаживает по поверхности стула, намазывает клеем, а потом слезает со сцены.

Подходит к противоположной стене и кланяется, не выпуская бумаги из рук. После распрямляется и приклеивает свой листок со стихами на стену как можно выше.

Оглядываюсь, гадая, одну ли меня поразило это выступление, но остальным, судя по всему, все равно. Неужели больше никто не восхитился? Заметно, что всем песня понравилась, но я не вижу никого, кто пришел бы в такой же восторг, как и я. Уверена, у меня одной все руки в мурашках. Все остальные сохраняют полную невозмутимость.

Если не считать Кэролайн.

На ее губах играет широченная улыбка, и, когда мы вновь садимся на диван, она берет меня под руку и кладет подбородок мне на плечо.

– Я так и знала! – восклицает она. – Я и впрямь в тебе не ошиблась.

Вновь оглядываю комнату, скользя взглядом по обрывкам бумаги, разбросанным повсюду, и замечаю, как переглянулись Кэролайн и стриженая девушка.

– Так что это за место? – спрашиваю я и слышу в своем голосе изумление.

– Мы зовем его «Уголком поэта», – отвечает Стриженая.

На следующий день я замечаю моих новых друзей там, где раньше не замечала.

Когда я вхожу в кабинет истории США, Сидни тут же меня приветствует, и мы обмениваемся выразительными взглядами. Чуть позже, по пути в столовую, я прохожу мимо Стриженой и слышу, как подружка называет ее Эбигейл. Еще двоих новых знакомых я замечаю на парковке и в библиотеке. И каждый раз, когда мы встречаемся глазами, их губы трогает едва заметная улыбка, словно нас по-прежнему разделяет невидимый барьер, но при этом у нас есть и кое-что общее – тайна, которая нас роднит. К концу дня я успеваю встретить в школе всех, кроме одного парня.